Transoxiana 13 |
Институт археологии Национальной Академии наук Казахстана
azret_sultan[@]mail.ru
Российский гос. гуманитарный университет, Москва.
sergey_yatsenko[@]mail.ru
На юге современной Республики Казахстан, в долине среднего течения Сырдарьи, между широкой болотистой и поросшей лесом поймой великой реки и идущим параллельно ей хребтом Каратау (высотой более 2000 м) находится цепочка древних оазисов, отчасти исчезнувших в связи с ухудшением климата и наступлением пустыни в конце средневековья. В доисламское время они представляли собой северный край оседлых культур Средней Азии, ее оригинальную культурную периферию; до 2-й пол. III в. н.э. эти оазисы являлись политическим центром кочевой империи Кангха (кит. Кангюй) и позже – сохранившихся после ее распада мелких политических образований. Через эту группу оазисов в древности проходила важнейшая трасса караванной торговли, и сегодня здесь идут рядом международные линии железной дороги и шоссе; находящиеся поблизости горы Каратау (западная оконечность огромной системы Тянь-Шаня) были важным центром добычи различных металлов и разных пород камня (включая самоцветы) в Средней Азии.
Одним из самых интересных памятников этого региона является святилище Сидак (Сидак Ата тобе) (около I в. до н.э. – сер. VIII в. н.э.), активно исследуемое с 2001г. Оно расположено в 18 км к северо-западу от средневекового города Туркестан (древн. Ясы), в Туркестанском оазисе (Южноказастанская обл. Республики Казахстан), в 1-2 км от трассы железной и шоссейной дорог. Визуально остатки городища выделялись среди остальных подобных объектов обильным включением золы от пожара. Главный холм городища имеет форму четырехугольника с округлыми углами, его площадь 340 х 180 м; въезды в нее находились с юга и северо-востока (в последнем случае это был широкий пандус) (Рис. 1). Вокруг городища хорошо сохранился крепостной ров, для него были использованы три естественных русла реки Аша-сай, подходившие с севера и северо-востока, со стороны гор Каратау; в древности это была небольшая, но полноводная река, от которой ныне остались сухие русла, заполняемые во время весенних дождей. Не считая въездов, крепость представляла собой почти остров, окруженный водой.
В центральной части расположена цитадель, имеющая форму подковы, высотой около 14 м. Въезд на цитадель был с юга и представлял собой широкий плавный пандус, по сторонам которого, вероятно, размещались плохо сохранившиеся башни (Рис. 2). Весьма интересным представляется круговое (по кругу, по часовой стрелке) направление движения шедших с северо-восточного входа к святилищам на вершине цитадели людей. Нижняя часть крепости охватывает цитадель с двух сторон - с юга и востока; вместе они представляют собой типичный образец городища типа «холма/тобе с прилегающей площадкой» (последняя имеет высоту 6-9 м). Однако на изучаемом памятнике имеется дополнительная, структурно отдельная от крепости “северная площадка” (Рис. 1); такая планировка необычна для синхронных крепостей региона и позволяет предполагать в Сидаке архитектурный комплекс особого назначения. Это, а также оригинальный характер уже первых находок привели к включению комплекса с 2004 г. в государственную трехлетнюю программу «Культурное наследие» Казахстана, финансировавшую изучение самых значимых памятников страны.
Сидак был обнаружен в 1947 г. Южно-Казахстанской археологической экспедицией (руководитель – А.Н. Бернштам); уже тогда была отмечен необычный архаичный облик материалов городища (Бернштам 1950, 82-83; рис. 11, 3). В 1998-2000 гг. Туркестанской археологической экспедицией на краю цитадели была получена стратиграфическая колонка толщиной 16 м, включающая 32 слоя и пять основных строительных периодов. Строительные конструкции городища прослеживаются на глубину до слоя 17, а ниже расположена, вероятно, мощная искусственная платформа (Туякбаев 2005, 494-502). В нижних слоях была найдена керамика, во многих элементах обычная для городищ Средней Сырдарьи с I в. до н.э. Все постройки верхнего, самого позднего строительного периода (святилища и жилые дома) погибли в огне большого пожара (штукатурка на стенах святилищ прокалилась на глубину в 5 см). В слое пожара были найдены бронзовые монеты 1-й пол. VIII в.: монета тюрков-тюргешей c изображениями идущего вправо льва и тамгой – помещение 11, раскоп II-3, 2005 г.; бронзовая тюрко-согдийская монета с квадратным отверстием, с тамгой и надписью на согдийском, тип IV по О.И. Смирновой, чеканился с 30-х годов of the VIII в. (Смирнова 1981, 61, 400-401); монета со знаком-нишан хорезмийского удельного правителя Хосрова из Кердера, тип Г-12, который появился с рубежа the VIII-VIII вв. (Вайнберг 1977, 114-115; табл. XI). Найдена также позднесасанидская серебряная драхма Хосрова II 621 г. чеканки (любезная консультация А.Б. Никитина). Этот пожар во 2-й четв. VIII в. привел к длительному запустению цитадели, однако он не был внезапным для ее обитателей: они смогли незадолго до него увезти все, что было возможно, и из кладовых и из жилых домов.
Сидак как крепость погиб около середины VIII в. Это был период активных арабских завоеваний в Средней Азии. В 712-713 гг. была создана антиарабская коалиция западных тюрков, согдийцев, правителей Чача и Ферганы (в это время Ташкентский, Отрарский и Туркестанский оазисы образовывали политическое единство, с центром в Тарбанде неподалеку от Отрара: Буряков 1982, 123; Филанович 1983, 33). Арабский полководец Кутуйба ибн Муслим в ответ вторгся в Чач и разорил его, но вскоре он сам погиб, подняв мятеж против нового халифа. На развалинах Актепа Юнусабадского в Ташкентском оазисе найден был клад арабских дирхемов, самый поздний из которых датируется 739 г. (Филанович 1983, 33-34). Судя по тому, что во время Таласской битвы 751 г. арабам помогли победить войска западных тюрков и Чача, незадолго до этого регион был присоединен к Арабскому Халифату. Вероятно, языческое святилище Сидака было сожжено арабами (и непосредственно перед тем оставлено жителями) около 740 г. (Смагулов 2004а, 103-113)1. Как известно, правители Халифата уделяли особое внимание уничтожению языческих храмов. После пожара короткое время использовались лишь некоторые помещения, после чего территория Сидака была окончательно покинута.
В цитадели вскрыт северо-западный угол (раскоп II). Особенности его планировки заставляют предположить, что в целом цитадель представляла собой (на уровне третьего строительного слоя) концентрический круг с внешним диаметром около 60 m с акцентированным центром (на территории последнего раскопки еще не проводились). На исследованном участке в первом и втором слоях позднего строительного периода обнаружен сакральный комплекс, состоящий из святилищ 1 и (помещения 1 и 14), специфических хранилищ и жилых помещений. Стены построек здесь сохранились на высоту от 0,5 до 1,2 м. Основным строительным материалом были глиняная масса, формованная крупными блоками (пахса) и крупные сырцовые кирпичи размером около 46 x 24 x 10 см. В архитектуре святилищ отмечены арки, своды и купола. Плоские кровли больших помещений опирались на деревянные колонны. Интересно, что в Сидаке по соседству обнаружены два святилища двух разных типов, отличающиеся размещением и конструкцией алтаря: с алтарем у стены и нишей над ним и с полуовальным алтарем в центре помещения.
Святилище 1 (помещение 1). Особое назначение этого монументального помещения подчеркивают его изолированность и необычная толщина стен. Оно было отделено от соседних строений с востока (и, возможно, с юго-запада) улочкой шириной 2,8 м, а с северо-запада – крепостной стеной. Здание ориентировано углами по сторонам света и расположено на склоне цитадели. Стены были сложены из крупных сырцовых кирпичей 46/52 х 25/26 х 10 см на глиняном растворе. Лучше сохранились юго-восточная и северо-восточная стены (ширина 1,9-2,0 м, наибольшая сохранившаяся высота -1,8 м). Остатки сгоревшей кровли помещения (в которых не сохранилось ясной системы) представляли собой деревянные балки толщиной 15-20 см, жерди толщиной до 10 см, доски шириной 15-20 см и, видимо, циновки из тростника.
Вход в это святилище шириной 1,4 м c с улочки устроен в северо-восточной стене; на пороге лежали три поперечные деревянные обгоревшие плахи шириной 20-30 см (все деревянные детали в помещении сгорели и обуглены) и одна продольная. Можно предположить, что вход был сводчатым. Через проход длиной 1,9 м посетители попадали в просторное помещение (8,2 х 6,8 м). По центру его по обе стороны от входа находилось по одной базе колоны (видимо – деревянных); под ними были щиты размером 100 х 120 см из досок шириной 20 см (Смагулов, Туякбаев 2003)2. Напротив входа, в юго-западной стене находился невысокий (до 17 см) алтарь в форме прямоугольного подиума (1,1 x 0,7 м); в стене над ним на высоте 25 см была устроена ниша глубиной 70 см; слева от алтаря в полу было сделано небольшое овальное углубление с округлыми стенками, обмазанное глиной. Вдоль трех стен были устроен выступ-суфа; в западном углу был сделан прямоугольный открытый очаг (к сожалению, он сохранился на небольшую высоту 0,4 м, и его конструкция неясна). В грунте, заполнявшем помещение, найдены три фрагментированных кувшина и керамическая труба длиной 1,7 м. Это здание сгорело, и какое-то время стояло в руинах; затем его остатки выровняли; на высоте 1 м над первоначальным полом был устроен пол более позднего помещения с очагом в центре.
Святилище 2 (помещение 14). Расположено среди помещений за улицей, огибавшей святилище 1. Оно квадратной формы (4,8 x 4,9 м); его стены (сохранившаяся высота – 1,6 м) были сложены из крупных кирпичей и имели толщину 1,2 м. Внутри, вдоль трех стен его устроены возвышения-суфы (высота 0,5 м, ширина 1,15-1,3 м); их поверхность, как и стены были тщательно обмазаны тремя слоями высококачественной желтой штукатурки. В центре помещения на полу был установлен алтарь полуовальной в плане формы (1,25 x 1,15 м) высотой 0,5 м, со слегка вогнутой поверхностью, обмазанной желтоватой глиной. В средней части прямой его стороны алтарь имел уникальную деталь - заостренный выступ-валик длиной около 50 см, с выступами-конусами на концах высотой до 16 см (3)3. В центре алтаря было сделано круглое чашевидное углубление диаметром 9-10 см, заполненное золой. В доисламской Средней Азии известна серия святилищ такого типа в Согде, Хорезме, Чаче и Уструшане; обычно они обнаружены внутри цитаделей и дворцов (Гуревич 1990, 67-89).
Возможно, культовое назначение имела и круглая постройка, отделенная от святилища 1 коридором или узкой улочкой. Его внешний диаметр – 8 м, внутренний - 4 м; стены толщиной 2 м опирались на мощный цоколь глубиной до 1,5 м. В центре на полу был устроен небольшой открытый очаг из трех сырцовых кирпичей, поставленных на ребро. Внутри его обнаружена зола от каких то сгоревших трав. К сожалению, это здание сохранилась очень плохо, т.к. ее пол находился практически фактически на уровне современной дневной поверхности. Однако можно предполагать, что оно составляло единый комплекс со святилищами 1 и 2 и улочкой. Эта постройка возвышалась над другими строениями храмового комплекса в виде массивной круглой башни, а пол ее был на 1,6 м приподнят над полами соседних зданий.
К северу от этого круглого здания (в северной части раскопа II, прилегающей к краю цитадели) в верхнем строительном слое выявлена группа небольших помещений из высококачественного крупного сырцового кирпича, которые нельзя считать жилыми. Это были здания общественного назначения: на их строительство была привлечена группа местных жителей по заказу или по приказу властей, метивших сделанные ими кирпичи с тыльной стороны знаками-нишан, прочерченными по сырой глине пальцем4. В этих помещениях не было обычные для жилых помещений выступов--суф, очагов на полу и каминов. В полу в ряде случаев сохранились днища вкопанных в них крупных сосудов-хумов, фрагменты их найдены в грунте над полами. В целом эти помещения использовались как хранилища и служебные комнаты святилищ. Эти здания, как выяснилось, были построены на толстом пласте мусора поверх мощных стен (сохранившихся на высоту до 4 м) более раннего, большого культового двора (2-3 строительный слой).
Культовый двор сакрального комплекса второго-третьего строительных слоев обнаружен на глубине 4,5 м от геодезической отметки 0. По данным стратиграфии слоев, двор функционировал раньше святилищ 1 и 2 (относившихся к первому или верхнему строительному слою). В позднейшее время этот участок был завален остатками построек и мусором; юго-восточном углу возникло скопление не менее 50 разбитых хумов, вероятно сброшенных вниз со стены двора. На этом слое были построены подсобные помещения позднейшего сакрального комплекса. Размеры двора - 25 x 36 м (Рис. 2), он открыт на восток и имеет форму трапеции с дугообразным основанием. С севера двор ограничен крепостной стеной цитадели, к которой были пристроены небольшие помещения. Основание этой трапеции (северная стена цитадели, которая имеет форму дуги) имеет длину 42 м, боковые стороны по 21 м, а «верхняя» сторона трапеции (Южная стена) - 24 м. Южная стена двора (Рис. 3) – самая высокая (до 4,2 м) - образует и с западной стеной, и с восточной, углы в 120º. Такая конструкция двора нам не известна в архитектуре Средней Азии. Стены двора сложены из блоков пахсы c прослойками сырцового кирпича; толщина этих стен - до 2,5 м, максимально сохранившаяся высота - 4,2-4,5 м. В стенах имеются вертикальные трещины; не исключено, что они возникли при землетрясении. Из-за трещин был произведен ремонт: поврежденные участки стены (кроме юго-восточного угла) были укрыты новым слоем сырцовых кирпичей. Внутри двора были культовые площадки со следами кострищ, трапез, какие-то навесы с легким каркасом. К югу, западу и юго-западу от двора пока вскрывались лишь постройки верхнего строительного слоя, поэтому делать выводы о характере архитектуры цитадели для более ранних периодов преждевременно.
Восточная стена (длина – около 21 м) просела почти на 1,1 м. Вдоль нее шло возвышение-суфа длиной 10 м и высотой 1,2 м (Рис. 4); эта восточная стена в 4,5 м от края суфы имеет проход; перед ним в нижней части она расширяется в виде высокого (0,9 м) наклонного плинтуса. Верхняя поверхность суфы и ее наклонная часть были покрыты обломками нескольких десятков крупных сосудов-хумов (часть фрагментов упала вниз, на поверхность двора), на которых были нанесены большинство известных сегодня клановых знаков нишан/тамг Сидака (см. ниже). В 0,6 м от прохода в расширенной части стены расчищено круглое отверстие диаметром 0,4 м; оно, вероятно, служило основанием вертикального деревянной столба, на котором крепилась дверь; на дне ямки обнаружен обломок каменного жернова. К северному краю трапециевидного двора (крепостной стене цитадели) были пристроены несколько комнат. В центральной части к стене примыкал массивный подиум-суфа; перед суфой на полу двора были найдены остатки двух очагов с бортиками из сырцовых кирпичей, основание ручного жернова и круглые ямки (от столбов, поддерживавших кровлю), как бы окружавшие участок с очагами.
Западная часть двора исследована пока только до уровня полов второго строительного слоя (глубина от R0 – 2,5-2,7 м). Вдоль западной внешней стены двора из пахсы выявлены большие пристроенные к ней помещения явно не предназначенные для жилья. В целом же двор исследован на сегодня, в основном, до уровня полов третьего строительного слоя. В период создания этого слоя в юго-восточном углу была устроена большая большая суфа; в центре северной стены, у подиума-суфы, находилась «алтарная часть»; справа от «алтарной части» у суфы-подиума к внешней крепостной стене примыкали ряд комнат, в которых были вкопаны крупные сосуды (хумы и хумчи).
Начато также вскрытие лежащего еще ниже слоя двора (четвертый строительный слой Сидака). К югу от «алтарной» части культового двора у северной стены с суфой исследуются 5 помещений, относящиеся, вероятно, к более раннему строительному периоду. Это небольшие комнаты-хумхона (площадь их в среднем около 9-10m2) внутри которых расчищены разбитые сосуды-хумы; в них обнаружены отдельные кости человеческих скелетов среди их обломков (ребра, длинные кости конечностей, позвонки, в одном случае большой фрагмент черепа). Несомненно, речь идет о захоронении очищенных костей умерших в крупных сосудах-хумах. Эта мазедеистская традиция распространяется в Средней Азии в V-IV вв. до н.э., в период правления династии Ахеменидов; в некоторых частях Средней Азии она известна вплоть до монгольского нашествия в XIII в. Несомненно, что часть крупных сосудов Сидака в определенный период предназначалась именно для погребальных целей. Вероятно, это вторичное использование таких хумов. В дальнейшем, однако, хумы были вычищены, кости из них удалили, а сами хумы были разбиты. На плечике одного из таких хумов процарапан большой знак нишан/тамга (Яценко 2001, рис. 29, № 32), известный на монетах группы 4 Чача, расположенного к югу; чеканка этих монет началась около примерно с середины VII в. (Шагалов, Кузнецов 2006, 141-142).
Уточнить время функционирования культового двора помогает вотивный (посвятительный) комплекс из деталей костюма замужней женщины, обнаруженный в кувшине из красной глины в июле 2006 г. (Рис. 5). Этот кувшин был закопан в возвышении-суфе, рядом с пятью пустыми хумами в одном из помещений справа от алтаря-подиума у северной наружной стены. Сверху кувшин был накрыт обломком дна горшка. Кувшин имел круглую в сечении ручку, в нем была небольшая трещина; высота его 26,5 см, диаметры тулова 15,5 см, венчика - 9,5 см и дна - 10 см. Вотивные предметы занимали около 1/4 объема кувшина. Вотивный комплекс датируется тремя сасанидскими халцедоновыми геммами. В могильниках соседней джетыасарской культуры Нижней Сырдарьи, датируемых III-V вв., найдено около 20 подобных гемм (Левина 1996, 242). В регионе Средней Сырдарьи (Отрарский оазис) обнаружено немногим меньшее число этих изделий, и здесь могилы с ними датируются так же (Смагулов 2001, 90-100). Вероятно, кувшин с вотивным комплексом был зарыт в VI в.
1. Бусы из розового коралла (170) в форме трубочек разной длины (1,0-3,0 см) и диаметра и оттенков розового цвета.
2. Стеклянные бусины (123) в форме шара синего и красного цветов (диаметр – 6-9 мм).
3. Бусины из розового сердолика (20). Среди них 5 – в форме шара (диаметр 8-9 мм) и 15 – в форме цилиндра (длина 10-11 мм).
4. Шаровидные бусины (13) из белого непрозрачного минерала (диаметр 6-11 мм).
5. Бусы из янтаря (10) в форме плоского цилиндра (диаметр – 20–35 мм).
6. Шаровидные бусины (3) из полупрозрачного кварца (диаметр 6-9 м).
7. Три каменные крупных бусины в форме плоского диска, размещавшихся, вероятно, в центре одного из ожерелий (диаметр – 2,2, 2,5, 3,0 мм) (Рис. 6, 11).
8. Крупные бусины: призматическая из гагата (2,5 х 2,5 х 1,5 см), из полосатого минерала с большим отверстием, одна удлиненная из черного блестящего минерала (длина 25 мм, диаметр 15 мм).
9. Две крупные стеклянных глазчатых бусины черного и желто-зеленого цветов (диаметр 19-20 мм), три плоские прямоугольных (диаметр 11-15 мм), и по одной бусине белого цвета (диаметр 21 мм), полосатой в форме призмы и зеленой в форме куба.
10. Стеклянная бусина в форме плоского диска с квадратным отверстием (диаметр 13-14 мм) и стеклянная красно-коричневая бусина в форме двух соединенных шариков (длина 10 мм, диаметр 4 мм).
11. Вероятно, в состав одного из ожерелий были включены три сасанидских халцедоновых геммы в форме «ложного перстня» разных размеров (Рис. 7)5:
11.1. Наиболее крупная гемма с изображением мужского божества, сидящего на козле; по сторонам его изображены два растительных побега (высота 21 мм, диаметр 29 мм, толщина 20 мм, овальный щиток 20 х 25 мм).
11.2. Гемма с изображением быка зебу с подогнутыми передними ногами (высота 18,5 мм, диаметр 24 мм, толщина 18 мм, щиток 18 х 16 мм).
11.3. Гемма с изображением стоящей птицы (утка?) с веткой в клюве (высота 20 мм, диаметр 23,5 мм, толщина 15 мм, щиток 12 х 16 мм).
12. Наиболее многочисленная находка в этом комплексе (около 700) - мелкий стеклянный бисер (диаметр - 2-5 мм). Стекло разрушено коррозией, но можно различить желтый, белый, красный, синий цвет бисера.
13. Раковины Cauri moneta разных размеров на концах отверстиями в заостренной части (32 шт.).
14. Мелкие плоские бусины (8) из перламутра.
15. Фрагменты от двух золотых височных подвесок «гуннского типа» от головного убора. У одной сохранилась часть бронзовой дужки и гранатовые вставки инкрустации лицевой стороны. По краю ряд из напаянных гроздями мелких шариков.
16. Серебряная пластинка пояса в форме трилистника на треугольном основании (высота 3 см, ширина основания 2,5 см). На оборотной стороне два шпенька для крепления на основе (Рис. 5, в центре).
17. Бронзовая шпилька с расплющенным «лопаточкой» на верхнем конце (длина 13 см).
18. Три бронзовые серьги в форме кольца. У одной средняя часть утолщена, концы заострены (диаметр 1,5–1,8 см).
19. Бронзовый литой перстень с круглой стеклянной вставкой и «шипом». Диаметр кольца 18 мм, диаметр стеклянной вставки 13 мм.
20. Бронзовая подвеска в форме полумесяца (2,5 х 2,4 см). Есть четыре гнезда для вставок стекла (?). Овальный край украшен рядом псевдо-шариков. На концах - отверстия для крепления.
21. Две фигурки бронзовых козлов в профиль с отверстиями для шнурка (2,0 х 2,1 см); у одного козла рожки раздвоены (Рис. 8).
22. Бронзовый полусферический колокольчик с петелькой (диаметр 2 см, высота – 2 см). У вершины два отверстия для крепления язычка (Рис. 6, 5).
23. Особый интерес представляет древняя печать-подвеска c геометрическим узором (диаметр 18 мм). В древности была повреждена, позже в ней было просверлено новое отверстие (Рис. 6, 4). Аналогия ей в глине известна в каунчинской культуре соседнего Ташкентского оазиса (Древнейшие государства 1985, 437, табл. CXLIX, 16). Тип орнамента, представленный здесь, известен на печатях Средней Азии от бронзового века вплоть до монгольского завоевания.
24. Бронзовое полушарие с прилипшей к нему внутри железной миниатюрной пряжкой.
25. Бронзовый полый шарик из двух половинок со сквозным отверстием на вершинах полусфер (диаметр - 2,1 см).
26. Крупная бронзовая бусина в форме двух расходящихся конусов (35 х 27 мм) с широким отверстием (Рис. 6, 3).
27. Железное изделие неясного назначения в виде стержня (длина 15,2 см) с расплющенными концами (длина 15,2 см), обернутого прямоугольной железной пластиной согнутой в виде трубки (длина 11 см и диаметр 15-16 мм).
28. Комок железных колечек (диаметр 12-13 мм), ранее, видимо, составлявших цепочку.
29. Фрагмент небольшого железного ножика (длина 5,5 см). Вероятно, нож носился в футляре у пояса.
В целом вотивный комплекс представлял собой серию аксессуаров парадного костюма замужней женщины сравнительно невысокого социального положения. Судя по тому, что мы знаем о костюме данного региона (см., например: Яценко 2006б, 320-328), в их числе были: весьма богатый набор из 7-8 ожерелий разной длины состоявших, в основном, из однотипных бусин и иногда – нескольких подвесок в центре; браслеты из бус на запястьях, а также расшитые бисером и бусами головной убор и поясок; булавка для прически, серьги и перстень; здесь не было без крупных компонентов одежды (платье), не помещавшихся в кувшин. Была ли эта женщина местной уроженкой? Вероятно, нет. Одним из наиболее важным элементов этого вотивного комплекса была пара бронзовых амулетов в виде миниатюрных фигур стоящих козлов (Рис. 8). В настоящее время можно уверенно утверждать, что такие амулеты являются локальной особенностью ожерелий женщин Отрарского оазиса, соседнего с Туркестанским оазисом, в котором находился Сидак (Смагулов 2001; Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2005, 43-44). Видимо, родина женщины-донатора была именно там. Вероятно, этот вотивный комплекс был приношением храму (божеству которому он был посвящен), и был зарыт рядом с сосудами-хумами c храмовыми сокровищами; при «эвакуации» храма все ценности из них изъяли, а о небольшом кувшине с дарами забыли.
Идол. В числе наиболее интересных находок в верхнем строительном горизонте культового двора, датируемом концом VII – 1-й пол. VIII вв., следует назвать уникальную глиняную необожженную статуэтку мужского персонажа (Рис. 9). Она обнаружена в грунте большой глубокой ямы в центре двора. Фигурка вылеплена из плотной глины серого цвета; она уплощена, на обратной стороне выровнена ножом. Вся поверхность ее лоснится, как если бы ее часто поливали или обмазывали какими-то жирными продуктами. Фигурка в целом выполнено примитивно, однако при этом наиболее значимые для верующих атрибуты показаны очень детально. Изображен стоящий мужчина с руками, опущенными вдоль туловища; ноги полностью обломаны. Высота сохранившейся части фигурки 95 мм, максимальная ширина - 50 мм (Рис. 10).
Лицо круглое, без бороды и усов. Нос изображен коротким прилепленным жгутом; рот прочерчен короткой полоской. Глаза переданы двумя плоскими дисками с углублением в центре. Таким же приемом (но меньше по размеру) показан маленький круг в центре лба. Наиболее вероятно, что это знак, наносимый на кожу краской (вероятнее всего – красной или синей). Такой знак на лбу изредка встречается у знатных мужчин и женщин Парфии (на монетах и пряжках) с середины I в. до н.э., у кушан, и, самое главное - на терракотах Согда I - III/IV вв. Позже в Дильберджине (Тохаристан) видим такой кружок, нанесенный синей краской. Таким образом, в Средней Азии эта традиция известна, вероятно, не позже I в. н.э. (Яценко 2006a, 125, 183, 200, 257). Персонаж обнажен (свисающий фаллос сохранился частично). Однако при этом на мужчине надеты два важных костюмных аксессуара, подчеркивающих его статус – гривна и пояс. Подобная ситуация, когда у обнаженного персонажа подчеркнуты лишь один-два престижных элемента костюма (обычно – пояс и головной убор) была нередкой в более раннее время на небольших идолах иранских народов (Яценко 2000, 260, 265; 2006a, 334; см. также в согдийском Самарканде/Афрасиабе: Мешкерис 1989, 319, рис. 209). На шее изображена короткая (охватывающая шею только спереди, в половину диаметра) широкая гривна с подчеркнутым медальоном в центре; с медальона свисает крупная подвеска в форме стилизованного полумесяца. Поверхность гривны покрыта точками-наколами, возможно, изображающими инкрустацию. Пояс, так же как и гривна, налеплен в виде широкой заглаженной ленты с точками-наколами и выпуклой пряжкой (вероятно – в форме животного); слева у пояса был подвешен какой-то предмет (который не сохранился).
В западной части культового двора среди других находок на одном из полов во втором строительном слое отметим крупную грубую фигурку птицы, сделанную из слабо обожженной глины покрытой серой жидкой глиной (ангоб) (Рис. 11). Голова ее отбита (сохранившаяся высота 80 мм). Птица стоит на ногах со сложенными крыльями. У нее подчеркнуты некоторые элементы облика, облегчающие определение вида: конец хвостового оперенья закруглен, а концы перьев заострены, заметно выпуклая грудь; это, вероятно, сокол. Фигурка, видимо, стояла без дополнительно опоры на высокой подставке в виде столбика с плоским пирамидальным основанием. Найденные в Сидаке ритуальные курильницы относятся к трем разных типам: чаши на ножках разной высоты; маленькие, в форме наперстка; скульптурные в виде фигурок животных (Рис. 12).
Жилые кварталы сакрального комплекса исследованы к югу от святилищ, в западной части цитадели. Это 1-2-комнатные постройки, образующие жилые кварталы, которые разделены узкими улицами. Каждая жилой комплекс имел центральное помещение с открытым очагом в центре, возвышениями-суфами вдоль двух-трех стен и «камины» у стен. Оно было связано проходом с помещением-хранилищем с развалами крупных глиняных сосудов (хумов, хумчей), жерновами и другими находками. Жители многих домов занимались ремеслами: в них найдены инструменты и литейные тигли ювелиров и кузнецов, мастеров обработки кости, простой гончарный круг. Вместе с тем, пожароопасная деятельность большинства этих мастеров (плавка металла, обжиг керамики) протекала явно вне жилых кварталов6.
Особенно интересным элементом ландшафта вскрытой части цитадели были большие sections – хумхона, имевшие вход прямо с улиц. В них очень крупные сосуды-хумы были рядами вкопаны в грунт вдоль стен в возвышания-суфы по 5-8 штук; здесь найдены и разбитые разбитыми крупные сосуды других форм (хумчи, кувшины, котлы, горшки и др.). Общая вместимость сосудов в каждой постройке составляла несколько тонн, однако в них, вероятно, хранили не продовольствие (во всяком случае, никаких его следов обнаружить не удалось), а, возможно, какое-то ценное имущество храма. В некоторых (немногих) из них обнаружены мелкие аксессуары костюма (костяная пряжка, костяной «пенал», бронзовое колечко, серебряный перстень и др.); возможно, что это также следы погребений костей умерших вместе с некоторыми их вещами. Сосуды из этих помещений имели орнаментацию, нанесенную до обжига, в том числе – изображения различных животных и людей; на вкопанных в грунт хумах были нанесены клановые и семейные знаки-нишан. Сосуды производили в непосредственной близости от них: в помещении (2005 г.) обнаружен простой тип гончарного круга.
Для изучения центров, откуда приходили в Сидак паломники, особое значение имеют клановые и семейные знаки – нишан (тюрк. тамга). Эти знаки на территории Средней Азии и, в частности, в регионе Средней Сырдарьи, уже неплохо изучены (см. библиографию: Яценко 2001, 10, 23-25, 93-100; Смагулов, Яценко 2006, 248). Подавляющее большинство известных сегодня знаков Сидака представлены на хумах с суфы, шедшей вдоль восточной стены культового двора второго-третьего строительного периодов. Часть из них обнаружена на керамике из верхнего слоя цитадели VII-VIII вв., (эта керамика относится к т.н. «кокмардановскому археологическому комплексу» Отрарского оазиса: Байпаков 1986, 41, 48). Типы знаков получили единую нумерацию (Рис. 13-14). Обычно знаки наносились на керамику в технике граффити (объемных налепов в виде тамг известно всего три: Рис. 13, 28, 53, 56; все налепы пока фрагментарны, но при этом всегда представляют сходные формы в виде стержня с двумя отходящими в стороны завитками. Это делалось еще до обжига, по сырой глине. Знак наносился гончаром обычно довольно небрежно, видимо – по настоянию заказчика. Наиболее типичные зоны размещения nishan – плечики сосуда (хумы, кувшины, реже – хумчи, горшки) или ниже основания ручки (кувшины, иногда кружки); в единичных случаях знаки наносились в придонной части или на горловине. Очень часто знаки представлены не полностью, т.к. фрагментированы сами керамические сосуды. В этих случаях иногда возможно с немалой долей вероятности их восстановление (особенно если утрачена лишь очень малая часть знака и если близкие ему формы широко распространены в данном регионе). Вместе с тем, мы опираемся в своем анализе именно на полностью или почти полностью сохранившиеся формы.
В целом комплекс посткангюйских знаков из Сидака достаточно оригинален, но при этом имеет, по сравнению с другими памятниками Средней Азии, очень большую долю (более 1/3 или 21 из 60) точных или близких аналогий на соседних памятниках региона Средней Сырдарьи, включая Ташкентский оазис (Рис. 14, 3, 8-9, 13, 19-20, 24-25, 26-28, 29, 32-34, 36, 40, 44, 47, 49, 59) (Смагулов, Яценко 2006, 249-250, рис. 1 и 4). Последнее свидетельствует, среди прочего, о большой стабильности местного населения до вторжения арабов и, вместе с тем, об активном участии в жизни этого культового центра представителей соседних родственных групп. Причина появления в Сидаке большого числа тамг жителей прилегающих территорий, видимо, проста. Это обычай приношений в популярное святилище даров в виде сосудов с продуктами (обычно кувшинов с вином или хумов с зерном?) паломниками из различных местностей. Посуда явно заказывалась на месте гончару с изображением клановой тамги донатора. При этом здесь встречена серия близких и точных аналогов также знакам остальных регионах Средней Азии того времени (Яценко 2001, рис. 29, №№ 59, 61, 93, 104, 115, 122, 127-128).
Особый интерес среди них представляют знаки княжеских семей прилегающих с юга стран. На одном из керамических фрагментов изображен царский знак, известный по синхронным монетам Тарнавча из Чача (Рис. 13, № 9; ср.: Яценко 2001, рис. 29, № 61). Еще один тип царского знака прочерчен по сырой глине на плечике хума в комплексе V-VI вв. (Рис. 13, 49). Этот знак отличается необычно крупными размерами. Он имеет соответствие на одной из серий монет бухарской части Согда V-VII вв. (Zeimal’ 1994, fig. 2, 5). На их лицевой стороне представлена голова правителя в профиль. На реверсе нанесено изображение, которое, по мнению ряда нумизматов, является крайне стилизованной передачей центральной части зороастрийского алтаря огня (заимствованного с сасанидских монет), а по нашему мнению, в данном случае – обычной тамгой, окруженной языками пламени. Монетный тип с этим знаком-нишан оформился в 1-й пол. V в. на бухарских монетах царя Асбара7. На одном из сосудов представлен также знак, близкий тем, что чеканились на монетах соседнего Отрара (см., например: Бурнашева 1989, 11-15), но с отдельной дополнительной линией (Рис. 13, 34). Она, видимо, использовалась одним из родственников правителя. Что означает появление сосуда с семейным или личным знаком правителя в этом храмовом комплексе? Вероятно, княжеский дар храму в виде партии сосудов с продуктами, который вручался во время паломничества в Сидак чиновника - официального представителя чужеземных властей. В дальнейшем опустевшие хумы со знаками в ряде случаев использовали для хранения костей умерших.
На некоторых сосудах (хумы, хумчи) известна пара размещенных рядом знаков (Рис. 13, 65-66). Это имеет аналогии в Средней Азии лишь а немногих пунктах и в единичных случаях. Подобная пара обычно размещена на плечике в горизонтальный ряд. В таких группах один из знаков (левый) намного крупнее, а правый представляет типы, широко бытующие в Средней Азии с кушанских времени (Смагулов, Яценко 2006, 253-254). Вероятно, парные нишан отмечают некую значимую совместную акцию (жертвоприношение, примирение, союз?). В ней участвовали представители двух родов, один из которых при этом, видимо, играл ведущую роль. На одном из фрагментов сосуда изображено скопление, состоявшее не менее чем из трех знаков (Рис. 13, 64). Для адекватного понимания смысла пары размещенных рядом знаков на сосудах и игральных костях (Рис. 13, 62-66) надо отметить, что обычно один из них документируется на других поселениях региона (№№ 27, 40, 47, 59), другой же, возможно, отражает специфику окрестностей именно Сидака. Особый интерес представляет одна из пар знаков на керамике (№ 65): оба они связаны с предшествовавшей кушанской эпохой. Один из знаков-нишан (№ 58) тогда был широко распространен, другой (№ 7) известен в кушанской Бактрии (Яценко 2001, рис. 28, №№ 81, 142).
В целом в культовом центре Сидак представлено небывало большое для древней и раннесредневековой Средней Азии разнообразие форм в одном пункте (61 тип на сегодняшний день). Это, как нам кажется, связано с ритуальным статусом и межрегиональным значением этого поселения, обилием приношений в него от людей не только из ближайших окрестностей. Единственной аналогией такому изобилию форм знаков в Средней Азии является более ранний, культовый же комплекс хорезмийской Кой-Крылан-калы (Яценко 2001, рис. 27, №№ 27, 61, 81, 95-109, 114, 117-126, 126b; 30, №№ 1-76).
Вероятно, они использовались для игры на особых "ритуальных площадках" культового двора. На этих игральных костях встречены клановые знаки – нишан, причем не единичные, а композиции из 2-3 знаков горизонтально в ряд (Рис. 13, №№ 61-63). Знаки обычно процарапаны тонкой иглой (?), иногда они выполнены весьма тщательно (Рис. 15, 1, 3). Особенно интересен один астрагал 2006 г. с размещением трех знаков в ряд, причем по краям находятся два одинаковых (Рис. 15, 3). Эта игральная кость имеет орнамент в виде трех параллельных линий (по числу использованных знаков?), которые как бы осеняют их сверху и снизу на широкой стороне астрагала, а на торце пары пучков по три линии диагонально расходятся. В композицию включена также вертикальная полоса, словно имитирующая полоску, сплетенную из кожаных ремешков. Впрочем, в тот же полевой сезон был найден астрагал, где знаки изображены весьма небрежно, а левый был почему-то переделан (Рис. 15, 4). Игральные кости Сидака с двумя знаками рядом (или тремя, два из которых идентичны) пока уникальны. Представляется, что подобные асыки с парой родовых знаков оказались в святилище не случайно: они, в отличие от обычных, имели определенное сакральное назначение. Игральная кость с парой таких знаков, видимо, отражала некий совместный ритуал, божественный жребий в результате бросания костей и т.п. двух кланов (один из них мог быть представлен при этом двумя людьми, а не единственным) (см. также: Яценко 2001: 81-83).
Такие изображения в Сидаке сделаны обычно на кувшинах, реже - на хумах или крупных горшках. Они обнаружены, в основном, в сезоны 2005-2006 гг. (Рис. 16, 17, 1). В отличие от большинства знаков-нишан, они обычно имеют вид граффити, процарапанных острым инструментом на уже обожженном сосуде; кроме того, часть из них выполнена в технике налепа. Как правило, здесь изображались копытные животные (это всегда самцы, чаще всего - козлы, иногда – олени и кони) и птицы, единичные мужские фигуры. Для существ женского пола на таких рисунках не нашлось места. Некоторые из изображений содержат много деталей, но и в этих случаях они выполнены весьма небрежно (за исключением Рис. 16, 11).
Интересна фигура всадника-воина, изображенная на тулове археологически целого крупного горшка (Рис. 16, 1). Он процарапан по просохшей глине после нанесения на сосуд орнамента (полосы «растянутой спирали» и ниже – горизонтальной линии), причем «художника» не смущало, что фигура «разрезана» пополам одной из полос. У лошади (в позе приостановки) показаны все основные детали головы; конечности и хвост гораздо схематичнее. Всадник сидит на большой и редкой по форме круглой попоне (подчеркнута ее кайма). Его ноги прямые и направлены чуть вперед, носок оттянут, т.е. нога, вероятно, упирается в невидимые стремена; левая рука держит поводья, правая свободно свисает. Голова островерхая (скорее всего, так передан боевой шлем). Единственным детализированным элементом мужской фигуры являются два треугольника в нижней части лица, вероятно, изображающие глаза (или же лицо обозначено косым крестом). Это граффити отчасти имеет аналогии среди раннетюркских изображений всадников, известных по многочисленным петроглифам Юго-Восточного Казахстана (Джетысу). Фигурка всадника словно движется вправо и вверх, что часто встречается и на петроглифах. Такой наклон может объясняться, во-первых, удобным ракурсом для мастера-правши и, во-вторых, желанием подчеркнуть динамизм действия (конь в таких случаях представлен готовящимся к прыжку или бегущим; однако в нашем случае у него в изображенный момент ноги почти неподвижны).
Налепом изображена, видимо, схематичная фигурка мужчины с расставленными руками и ногами и выделенным фаллосом (Рис. 16, 2). Близкие по иконографии, но более детализированные фаллические фигурки тоже представлены в Сидаке (Смагулов, Яценко 2006, рис. 3, 3); такие налепы, как и их металлические аналоги – идольчики, хорошо известны у западных соседей – племен джетыасарской культуры низовьев Сырдарьи (см., например: Левина 1996, рис. 169, 1,4; 170, 6, 8-9). В целом эти «налепные человечки» очень напоминают бронзовые фигурные амулеты, встречаемые в амулетных наборах из могил первой половины I тыс. н.э. в регионе от Ферганы до асаров Нижней Сырдарьи (Горбунова 1999, 41, рис. 1, 2-5; Левина 1996, рис. 169). Устойчивость изобразительного канона в металле и керамике позволяет предполагать и единство семантики этих фигурок. В Сарматии с I в. до н.э. или, скорее, с I в. н.э. (когда из Приаралья в Восточную Европу мигрировали аланы) известны единичные аналогичные фаллические идольчики из бронзы или золота. У аланов с рубежа III-IV вв. и вплоть до христанизации аланов в начале X в. широко распространены плоские бронзовые изображения этого персонажа; иногда встречаются аналогичные налепы на сосудах и изображения на каменных стелах. С рубежа VII-VIII вв. такого человечка аланы начинают изображать одетым, и его фигуру на амулетах часто вписывают в круг. Для идентификации данного персонажа с одним из мифологических персонажей иранского алано-осетинского язычества важны детали его облика в средневековой аланской традиции, в первую очередь - подчеркнутый головной убор конической формы, иногда с обильным декором, заключение его фигурки на амулетах в солярный диск и подчеркивание половых органов (акцентирование функции плодородия). Этот персонаж может быть сопоставлен с любимым героем осетинским эпической и религиозной традиции – полубогом, культурным героем, подателем плодородия и создателем важных общественных структур Сосланном. Находки аналогичных налепов и амулетов в регионах Нижней и Средней Сырдарьи могут свидетельствовать о существовании и формировании культа типологически сходного персонажа в среде населения Кангюя, частью которого первоначально являлись аланы (см. подробнее, включая библиографию: Смагулов, Яценко 2006, 257-258).
Особого внимания заслуживает схематичное воплощение образа шествующего вправо павлина с ожерельем в клюве, характерного для искусства сасанидского Ирана (Рис. 16, 4). Впрочем, автор этого граффити вряд ли видел подлинные персидские образцы, и некоторые детали иконографии подверглись переосмыслению. Хвост укорочен (как на сасанидских изображениях гусей), павлиний хохолок на голове превратился в рожки, а округлый контур сверкающего ожерелья схематично передан как шестилучевая звездочка. От другого аналогичного изображения сохранился лишь павлиний хвост с условно показанным оперением (Рис. 16, 7). В доисламское время в Средней Азии подобные изображения павлина с ожерельем, или с лентой в клюве известны как на текстиле (живопись Афрасиаба: Альбаум 1975, табл. LV), так и на деревянных печатях (Якке-Парсан в Хорезме: Неразик 1963, 13; рис. 7).
На плечике крупного хума 2000 г. изображена композиция с птицей и рыбой (Рис. 17, 1). Рисунок нанесен четкими врезными линиями по еще не просохшей глине. Большая часть изображения утрачена. Птица показана в профиль вправо. Оттисками круглого штампа (срез камышинки?) представлен хохолок на голове птицы в виде все того же «следа птичьей лапы» (с одинаковым основанием этот элемент можно считать и знаком-нишан № 27 [Рис. 17, 2-3] и стилизованной короной). Этими же оттисками в виде «перлов» показано и цветное оперение птицы на груди. Перед ней сохранилось изображение передней части туловища рыбы головой вверх. Птица имеет очень массивное тело и маленькую голову (клюв показан горизонтально). Крылья раскрыты и приподняты, словно она собирается взлететь; подчеркнуты крупные маховые перья. В лапах птица, видимо, держала рыбу необычного облика - с очень длинным и узким туловищем, острым носом и рядом узких плавников вдоль хребта (суд по размещению несохранившихся лап птицы, рыба была изогнута дугой). Видимо, отчасти близкое по иконографии граффити птицы сохранилось лишь очень фрагментарно (в верхней части), и оно было менее детализировано (Рис. 16, 6). Она также передана в профиль; клюв вытянут горизонтально, крылья начинают расправляться. Четвертое изображение птицы представляет собой плывущую влево уточку (?) (Рис. 16, 5).
Граффити горного козла высотой около 1,5 см на игральной кости – астрагале / асыке (Рис. 16, 9) акцентирует внимание на изображенных в движении передних ногах, задние же переданы в положении стоя. (Впрочем, кажется возможным также рассмотрение этого изображения «вверх ногами», когда он превращается в стоящего в профиль оленя с ветвистыми рогами). Такие «переворачиваемые» и, соответственно, по-разному воспринимаемые изображения животных были особенно популярны in the «зверином стиле» ираноязычных кочевников ахеменидского времени и, вероятно, сознательно планировались (Раевский 2001). На втором изображении этого животного козел показан лежа, влево, причем мышцы плеча и бедра трактованы в виде полукружий (Рис. 16, 8). Подобная «жертвенная» поза характерна для древнего искусства Ближнего Востока и документируется в петроглифах ахеменидского времени в Южном Казахстане (Байпаков и др. 2005, рис. 176). Интересно фрагментированное изображение козла (сохранились большая часть головы и шея) (Рис. 16, 11). Возникает впечатление, что массивные рога козла приставлены к голове копытного другого вида. В иконографии петроглифов весьма распространена ситуация, когда к устойчивой, неизменяемой (инвариантной) основе (туловище, шея, иногда голова) добавляются конечности (рога, хвост, лапы) животного нужного вида (Шер 1980, рис. 3). Возможно, именно такой подход отражен и в нашем граффити.
Столь же обычен для искусства ираноязычных народов доисламского времени олень – древнее тотемное животное многих из них и обычная охотничья добыча. На граффити небрежно прочерченный олень стоит влево, в профиль, расставив ноги (Рис. 16, 10). У него детально переданы рога, глаз, ухо и приоткрытый рот. Фигурка копытного на еще одном граффити (Рис. 16, 12) более схематична. Двойной линией переданы хребет и по одной передней и задней ноге. Только хвост и вытянутые пропорции туловища позволяют видеть в этом животном лошадь. Половой орган, видимо, подчеркнут, т.е. это именно конь. В целом изображения на керамике Сидака демонстрируют тесные связи с искусством как соседних оседлых скотоводов (основного населения джетыасарской культуры), так и древних кочевых соседей – саков и аланов, а также влияние иконографии изделий сасанидского Ирана.
Северная нижняя площадка, структурно отделена от основного холма цитадели; интересно, что в плане она повторяет планировку всего основной части городища в миниатюре (!). Здесь был устроен раскоп IV (20 x 25 м). Архитектурный облик исследованных sections здесь пока аналогичен кварталам из цитадели; материал соответствующих слоев одновременен им и близок по характеру.
В 900 м к западу от городища, на верхней песчаной террасе бывшей реки Аша-сай расположен некрополь. Могильные сооружения представляли собой наземные склепы. Однако из-за песчаного грунта сохранность конструкций склепов в Сидаке очень плохая. Это были постройки из сырцового кирпича и пахсы, внутри которых была камера размером около 3,5 х 3,75 м и с толщиной стен около 1,5 м. Исследованы 4 таких склепа (Смагулов, Ержигитова 2004, 285-302; Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2005, 129-233). На полу камер обнаружены хаотично разбросанные кости скелетов, фрагменты pottery и различные вещи, необходимые покойным. Среди них были луки и колчаны со стрелами, комплекты женских ожерелий из бус и подвесок, глиняная курильница в форме животного. Находки в склепах городища Сидак, особенно серебряный пояс с накладными пластинами из склепа 3, аналогии которому в джетыасарской культуре Нижней Сырдарьи датируются III-IV вв. (Левина 1996, 219, 328), в некрополях других регионов – IV-V вв., позволяют уточнить время появления этого некрополя у стен города.
В основных регионах ранней урбанизации в Южном Казахстане отмечены погребальные постройки именно в виде подобных наземных склепов. Они датируются с IV-V по VII-VIII вв. Конструктивно они сходны с могильными сооружениями других регионов Средней Азии – Согда, Чача, Ферганы, Тохаристана; их принято связывать с маздеистской традицией и называть наус. Но склепы Сидака вместе со склепами некрополя Шага, расположенного в 35 км к востоку, ближе по планировке и конструкции к склепам джетыасарской культуры. Как нам представляется, эти постройки служили для выставления трупов до их разложения и очистки костей. После чего, в определенный традицией день, кости скелетов собирались, помещались в глиняный сосуд, в ossuary или заворачивались во что-то и либо окончательно погребались, либо хранились в специальном отсеке жилого дома.
Сегодня можно рассматривать Сидак как крупный межрегиональный сакральный комплекс, почитаемый не только жителями Туркестанского оазиса, но и жителями территорий прилегавших с юга – Чача, Отрарского оазиса (они образовывали часть доисламского периода политическое единство). Хотя нижние слои еще почти не исследованы, можно предполагать, что Сидак был сакральным центром с момента основания около I в. до н.э. – I в. н.э.; он прекратил существование вскоре после того, как был сожжен около 740 г. арабскими войсками. Храмы на территории цитадели Сидака были, видимо, частично связаны с погребальными (захоронение очищенных костей в больших сосудах-хум) и поминальными ритуалами, почитанием умерших предков тех или иных больших семей или кланов. При храмах жил обслуживающий персонал, включая ремесленников, и люди, принимавшие паломников.
Альбаум Л.И., 1975. Живопись Афрасиаба. Ташкент.
Байпаков К.М., 1986. Средневековая городская культура Южного Казахстана и Семиречья (VI – начало XIII вв.). Алма-Ата.
Байпаков К.М. и др., 1999. Археологические исследования Южно-Казахстанской комплексной археологической экспедиции – Вестник Министерства науки и высшего образования. Общественные науки, 1999/1.
Байпаков К.М., Смагулов Е.А., Ержигитова А.А., 2005. Раннесредневековые некрополи Южного Казахстана. Алматы.
Байпаков и др., 2005 - Байпаков К.М., Марьяшев А.Н., Потапов С.А., Горячев А.А., 2005. Петроглифы в горах Ешкиольмес. Алматы.
Бернштам А.Н., 1950. Проблемы древней истории и этногенеза Южного Казахстана – Известия Академии Наук Казахской ССР. Археология, 67/2. Алма-Ата.
Брыкина Г.А., 1973. Городище Майда-тепе – Краткие сообщения Института археологии АН СССР, 136. Москва.
Бурнашева Р.З., 1989. Отрар, Отрарский оазис и Южный Казахстан. Нумизматические исследования по денежному хозяйству южноказахстанских городов VII-XVII вв. Алма-Ата.
Буряков Ю.Е., 1982. Генезис и этапы развития городской культуры Ташкенского оазиса. Ташкент.
Вайнберг Б.И., 1977. Монеты древнего Хорезма. Москва.
Горбунова Н.Г., 1999. Еще раз о Кара-Булакском могильнике – Новое о древнем и средневековом Кыргызстане. Бишкек.
Гуревич Л.В., 1990. К интерпретации пенджикентских «капелл» – Культурные связи народов Средней Азии и Кавказа (Отв. ред. Б.А. Литвинский). Москва.
Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии, 1989 (Отв. ред. Г.А. Кошеленко). Москва.
Левина Л.М., 1996. Этнокультурная история Восточного Приаралья. Москва.
Мешкерис В.А., 1989. Согдийская терракота. Душанбе.
Муминов А.К., 2005. Кокандская версия исламизации Туркестана – Подвижники ислама. Культ святых и суфизм в Средней Азии и на Кавказе (Отв. ред. С.Н. Абашин, В.О. Бобровников). Москва.
Неразик Е.Е., 1963. Раскопки Якке-Парсана – Материалы Хорезмской экспедиции. Т. 7. Полевые исследования Хорезмской экспедиции в 1958-1961 гг. Москва.
Раевский Д.С., 2001. Скифский звериный стиль: поэтика и прагматика – Древние цивилизации Евразии. История и культура. Москва.
Смагулов Е.А., 2001. Амулетные наборы из погребений некрополя городища Коныртобе в Отрарском оазисе – История материальной культуры Узбекистана, Вып. 32. Ташкент.
Смагулов Е.А., Туякбаев М., 2003. Археологические исследования городища Сидак – Известия Национальной Академии Наук Республики Казахстан. Общественные науки, 2003/1.
Смагулов Е.А., 2004а. Арабское нашествие в Южный Казахстан: данные письменных и археологических источников – Мобилизованный археологией (Под. ред. М.К. Хабдулина, Д.А. Талева, А.С. Ганиевой). Астана.
Смагулов Е.А., 2004б. «Шашлычницы» Алтынтобе» - Известия Министерства образования и науки, Национальной Академии Наук Республики Казахстан. Общественные науки, 2004/1.
Смагулов Е.А., Ержигитова А.А., 2004. Погребальные сооружения некрополя Сидак - Известия Министерства образования и науки, Национальной Академии Наук Республики Казахстан. Общественные науки, 2004/1.
Смагулов Е.А., Яценко С.А., 2006. Знаки и рисунки на керамике Сидака со Средней Сырдарьи – Туран-Туркестан: проблемы культурно-исторической преемственности. Материалы международной научной конференции, посвященной 10-летию деятельности Туркестанской археологической экспедиции (Отв. ред. Т. Рыскельдиев). Туркестан.
Смирнова О.И., 1981. Сводный каталог согдийских монет. Бронза. Москва.
Туякбаев М, 2005. Стратиграфия городища Сидак Ата – Культурное наследие Казахстана: открытия, проблемы, перспективы. Материалы международной научной конференции. Алматы.
Филанович М.И., 1983. Ташкент. Зарождение и развитие городской культуры. Ташкент.
Шагалов В.Д., Кузнецов А.В., 2006. Каталог монет Чача. III-VIII вв. Ташкент.
Шер Я.А., 1980. Петроглифы Средней и Центральной Азии. Москва.
Яценко С.А., 2000. Антропоморфные образы в искусстве ираноязычных народов Сарматии II-I вв. до н.э. – Stratum plus, 2000/4. С.-Петербург, Кишинев.
Яценко С.А., 2001. Знаки-тамги ираноязычных народов древности и раннего средневековья. Москва.
Яценко С.А., 2006а. Костюм древней Евразии (ираноязычные народы). Москва.
Яценко С.А., 2006б. Костюм джетыасарской культуры на фоне соседних народов - Туран-Туркестан: проблемы культурно-исторической преемственности. Материалы международной научной конференции, посвященной 10-летию деятельности Туркестанской археологической экспедиции (Отв. ред. Т. Рыскельдиев). Туркестан.
Zeimal’ E.V., 1994. The Circulation of Coins of Central Asia during the Early Medieval Period (Fifth-Eighth Centuries AD) - Bulletin of the Asia Institute (New Series). Vol. 8. Bloomfield Hills.
Рис. 1. Аэрофото городища Сидак (2006 г.). Английские подписи, сверху вниз: северная площадка, раскоп 2, цитадель, Южная площадка, раскоп 5.
Рис. 2. Аэрофото цитадели Сидака (2006 г.). Английские подписи, сверху вниз: сакральный двор, святилище 1, раскоп 2, святилище 2, цитадель
Рис. 3. Южная стена сакрального двора (слева). Визит группы казахстанских археологов (2005 г.).
Рис. 4. суфа в юго-восточном углу сакрального двора (2005 г.).
Рис. 5. Вотивный комплекс («клад») из кувшина, июль 2006 г.
Рис. 6. Некоторые элементы вотивного комплекса 2006 г.
Рис. 7. Сасанидские халцедоновые геммы из вотивного комплекса 2006 г.
Рис. 8. Бронзовые амулеты (фигурки козлов) вотивного комплекса 2006 г.
Рис. 9. Глиняный идол.
Рис. 10. Глиняный идол (фото).
Рис. 11. Глиняная фигурка птицы.
Рис. 12. Зооморфная курильница (фрагмент).
Рис. 13. Знаки нишан/тамга в Сидаке: 1-60 – основные типы; 61-66 – группы знаков.
Рис. 14. Парадные («печатные») формы знаков нишан/тамга в Сидаке.
Рис. 15. Знаки и рисунки на игральных костях (астралагы/асыки) Сидака.
Рис. 16. Сюжетные изображения на керамике Сидака.
Рис. 17. 1 – Сюжет «Птица и рыба» на хуме 2000 г.; аналогии «знакам-нишан» на голове птицы: 2 – зеркало из склепа 1 некрополя Сидака; 3 – «савроматский» бронзовый котел из музея в г. Аральск.
1. В легендарной письменной родословной хождей Южного Казахстана утверждается, что арабские войска приходили в регион Средней Сырдарьи в 718 и 767 гг. (Муминов 2005, 138-140).
2. Использование под основание колонн деревянных досок было распространенным приёмом в раннесредневековой архитектуре Средней Азии. Он выявлен в зале храма городища Майда-тепе (VI-VII вв.) в Фергане (Брыкина 1973, 122-123) и в буддийском храме в Каялыке (Байпаков и др. 1999, 14).
3. Возможно, по форме и функции она аналогична портативным глиняным жаровням или «рогатым кирпичам» каунчинской или отраро-каратауской культур. Их семантика была, видимо, близка парным коническим выступам на концах специального возвышения очагов в жилых комнатах домов джетыасарской культуры (Левина 1996, 249; Смагулов 2004б, 93-111).
4. Типы строительных знаков на кирпичах бедны и просты; они не имеют точных аналогов среди знаков, представленных на керамических сосудах, но иногда имеют их на игральных костях-астрагалах (Рис. 15, 38, 59). Наиболее часто отмечаются знаки в форме круга, дуги, продольной одной-трех линий, «косого» креста, от кончиков двух пальцев. Эти знаки очень просты (и потому широко распространены). Простота форм подобных знаков в Сидаке лишний раз подтверждает господствующее мнение о таких метках как о знаках учета партий кирпичей, изготовленных той или иной группой работников.
5. Четыре таких сасанидских геммы из халцедона и сердолика в форме «ложных перстней» были обнаружены на груди женщины в могиле 55 соседнего некрополя Коныртобе I в составе ожерелий. Не исключено, что подобные изделия попали в данный регион в V-VI вв. в результате войн Ирана с эфталитами (Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2005, 29, 45-49; рис. 1.32/1-4).
6. Например, в непосредственном соседстве к помещению 8 2005 г. (в котором обнаружен гончарный круг) зачищен участок двора, который был покрыт толстым слоем сильно прокаленной глины (площадь участка 2,4 х 2,8 м) с включением гальки. Однако считать эту площадку местом обжига крупных толстостенных сосудов, и к тому же среди жилого квартала, как по технологической специфике обжига, так и по соображениям противопожарной безопасности, невозможно.
7. Согласно информации А.И. Наймарка, подражания монетам Асбара с таким знаком обращались до середины следующего VI в., а затем и в VII в.
Канд. ист. наук Ербулат Акижанович Смагулов,
Институт археологии Национальной Академии наук Казахстана.
e-mail: azret_sultan@mail.ru
Рабочий адрес: 050028, Казахстан, Алматы, просп. Достык, 44, Институт археологии НАН РК, Смагулов Е.А.
Профессор, докт. ист. наук Сергей Александрович Яценко,
Российский гос. гуманитарный университет, Москва.
e-mail: sergey_yatsenko@mail.ru
Дом. адрес: 111531, Россия, Москва, ул. Саянская, 5-1-66, Яценко С.А.
© The Author(s) -- Los artículos son propiedad de sus autores. (Ley 11.723 de la Republica Argentina)